Через испытания

- Ну, вроде всё, собрался. Пойду, матка, пока дойду, время и подойдёт, — как-то необычно робко, переминаясь с ноги на ногу, произнёс с порога.
- Рано ведь ещё, куда потянулся? Да иди уже, иди, коли собрался, — отозвалась жена.
А собирался так тщательно дед Иван на праздник, посвящённый Дню Великой Победы, на митинг, что ежегодно проводился около местной школы. Организовывался он всегда учителем истории при помощи своих учеников, школьников-краеведов. Читатель скажет: «Ну и что тут такого? Обычное дело». Так, да не так. Ходил и раньше ветеран на такие мероприятия. Но ходил, так сказать, не приглашённым. Постоит в сторонке, послушает, купит в местной лавке горькой, выпьет потом с деревенскими стариками… Короче говоря, возвращался домой изрядно навеселе поздним вечером.
А на этот раз пришло официальное приглашение, впервые после Победы 1945 года. С чего бы? Я-то знал с чего, да помалкивал. Сам к тому времени уже работал и, кстати, учителем истории.
Вернулся на этот раз с митинга отец рано, сел к столу, вынул из кармана и поставил на стол бутылку, а из внутреннего кармана вытащил коробочку с юбилейной медалью и удостоверение к ней. Затем, попросив у растерявшейся хозяйки посуду, молча налил себе большой гранёный стакан и залпом осушил до дна.
Только чуть позже, свесив на грудь голову и молча заплакав, тихо произнёс: «Наконец-то меня признали человеком». Меньше чем через год его не стало. Тихо и скромно ушёл в мир иной. Да будет ему царствие небесное.

Два Ивана
История уводит в далёкие 1930-е годы — в начальный период коллективизации в родном краю. Молодого тогда, полного энергии и задора человека отправили на краткосрочные курсы в ближайшую МТС (машинно-тракторная станция) для обучения невиданному тогда делу — осваивать профессию тракториста.
Обучился и привёл своим ходом за сотню километров из МТС молодой Иван Арсентьевич первый трактор в первый образовавшийся в родной деревне колхоз. Сбежалась тогда смотреть на чудо техники вся округа (аналог точно такого же трактора стоит на пьедестале около Визингской школы).
Начались трудовые будни. Железный конь пришёлся как нельзя кстати: и пахать-боронить по весне, и на разных перевозках оказался незаменимым. Приставили к трактору вторую «единицу» в помощники, тоже Ивана.
Жизнь в деревне и колхозе шла своим чередом. Всё хорошо, всё ладно. Если те давние времена и разворачивающиеся в стране перемены можно назвать хорошими. Но деревня есть деревня. Люди жили, напрягались, как могли. Но утверждающийся колхозный строй старались держать, лямку тянуть.
В 1937 году по весне случилась в колхозе страшная бескормица. Когда начали появляться проталины, а колхозный скот буквально валился с ног, собрались два Ивана на благое дело: объехать на тракторе прошлогодние места копнения сена, чтобы собрать и привезти на ферму остатки. Съездили. Да нагрузилось много. Маломощный трактор на одном из косогоров опрокинулся на бок. Вот и вся беда. Тракторист с помощником вовремя легко поставили его на колёса. После недолгих манипуляций с машиной и грузом поехали дальше, благополучно доставив корм животным. До ночи съездили ещё раз, и ещё.
И всё бы ничего, да недоброжелатели донесли куда надо: совершено вредительство. Наутро понаехали уполномоченные. Под белы ручки двух Иванов, да в райцентр, разбираться. Быстро разобрались. Крут был режим репрессий, бушевали они по всей России вовсю, не оставляя в стороне и глубинку. Сформированную специальную структуру — ГУЛАГ (государственное управление лагерей) — надо было пополнять. Что тут говорить — трактор опрокинули, злодеи. Старики говаривали, как в соседней деревне на вечорке девушка частушку спела, да про Сталина в ней упомянула. Назавтра увезли – и ни слуху, ни духу. Через десять лет вернулась, говорят, старуха-старухой. А какая девушка была!
Короче говоря, дали трактористу, старшему Ивану – десять лет, признав врагом народа, а младшего в сравнении с ним только попугали, где-то вблизи отсидел около полутора лет и вернулся домой. Жил, правда, до кончины своей тоже с клеймом «врага народа».
Главный «вредитель» попал под жернова ГУЛАГа в полной мере. От звонка до звонка «исправлялся» на Севере, за Полярным кругом. Но это уже другая история.

«Было очень больно»
На отбытие назначенного срока отправили осуждённого в г. Норильск. Поскольку имел отношение к технике — на металлургический комбинат. С началом войны предприятие было переведено в систему оборонной промышленности. Цех, в котором работал отец, начал заниматься отливкой башен для танков.
Там и случилось несчастье. Когда заливали очередную опоку, из ковша на тело отца брызнули капли раскалённого жидкого металла.
- Помню, меня обожгло, — рассказывал он. — Трудно было понять, да и сейчас не понимаю, тогдашнее состояние. Выбежал из цеха, побежал, не зная куда, пытаясь снять одежду, которая, видимо, уже на груди и животе сгорела. Неимоверная, страшная боль! В безумстве сгребаю руками что-то с груди и живота. Увидел небольшую лужу, упал туда и потерял сознание. За мной, конечно, побежали. Нашли в той луже, увезли в госпиталь. Там и очнулся. Весь в бинтах, а руки растянуты вверх, в стороны и привязаны. Это, сказали, потому что в беспамятстве всё время что-то с себя сгребал.
Долго, полгода, в госпитале лежал. Страшное дело. К боли физической прибавилась душевная. Почему всё так, что я такого сделал, за что такое наказание?! Всё спереди сгорело до костей. Кожу наращивали, срезая с бёдер. Не хватило, нашлись доноры. Очень медленно заживало. Но, слава Богу, всё обошлось.
Прерву рассказ отца. Часто восстанавливаю в памяти эти скупые воспоминания. Они живут со мной с раннего детства. Тогда я часто видел его грудь и живот: они были как стиральная доска, при стуке костяшками пальцев издавали глухой звук. Спрашивал и про его руки, пальцы на которых так полностью и не выпрямились. Они от того остались искалеченными, что сначала пострадали от соскребания жидкого металла, а после ещё, когда ими привязанными отец за что-то держался, сжимал, стоная от боли. И так продолжалось несколько месяцев.
И всё спрашивал, спрашивал. Отец по натуре был немногословным, а после пережитого и вовсе стал человеком замкнутым. Часто на мои приставания реагировал оптимистично, мол, что было, то прошло, жизнь продолжается.

Жизнь продолжается
К концу войны отец встал на ноги, относительно выздоровел. Как уже говорилось, предприятие работало на военную промышленность, а работающие там репрессированные приравнивались к участникам войны. Но... неофициально.
Было найдено компромиссное решение. Посадили бедолаг в товарняк и отправили на Дальний Восток на войну с Японией.
Прибыв к месту назначения, узнали: воевать больше не с кем. Так что, по домам осуждённых отпускать, освобождать? Но ведь срок то ещё не истёк. И приставили тогда власти несостоявшихся вояк к новому делу — рыбу ловить.
- Там у нас житьё хорошее было, — это опять из воспоминаний отца. — Кормёжка хорошая, да и море не обижало. Помню, доверили нам баркас в море ходить. Не много нас было — таких, как я. Выходили в море, да какие уж из нас рыбаки. Лучше бы на берегу оставили. Научились камбалу промышлять. Когда отлив – наставим на берегу длинных чичек, а на них сети развесим. В прилив камбала к берегу идёт. Выйдем утром, а в сетях её как бисеру.
Так вот мы и жили. Хорошо, вольготно! Я так думаю, что и начальство с нами не знало, что делать. Домой отпустить — нельзя, держать, как собак, тоже уже не держали. Вот и получалось, что отбыл десятину от звонка до звонка.
Вернувшись из мест заключения, Иван Арсентьевич с энтузиазмом включился в мирную жизнь. Какое-то время работал на тракторе. Уже не на том, маленьком, который явился причиной невзгод, а на современном. Он являлся незаурядным пивоваром, неплохо плотничал, делал сани и санки, плёл лапти... Да чем только не приходилось заниматься в крестьянском хозяйстве. С любым делом к соседу на поклон не шёл.
Вот только моральное пятно, видимо, всю жизнь глодало его душу — «враг народа». Давно жертвы сталинских репрессий реабилитированы. Отец на этот счёт получил официальный документ 9 мая 1986 года. Пусть и незадолго до кончины, но был снят с души огромный камень, тянувший вниз и не дававший покоя многие годы.
Н. Рыжков.